«Дом, в котором я живу…» Ксении Некрасовой

В этом выпуске Лев Оборин обсуждает с литературоведом Марком Липовецким самое знаменитое стихотворение Беллы Ахмадулиной. Его прославила «Ирония судьбы» Эльдара Рязанова — но там оно звучит без двух строф в начале, и это роковым образом искажает смысл. О каком предательстве друзей писала 22-летняя Ахмадулина, почему друзья уходят «который год» и всё же на мгновение возвращаются, как эти стихи связаны с Пастернаком и Заболоцким и почему одинокому поэту необходимо уйти в лес?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана Цепкало***По улице моей который годзвучат шаги — мои друзья уходят.Друзей моих медлительный уходтой темноте за окнами угоден. Запущены моих друзей дела,нет в их домах ни музыки, ни пенья,и лишь, как прежде, девочки Дегаголубенькие оправляют перья. Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страхвас, беззащитных, среди этой ночи.К предательству таинственная страсть,друзья мои, туманит ваши очи. О одиночество, как твой характер крут!Посверкивая циркулем железным,как холодно ты замыкаешь круг,не внемля увереньям бесполезным. Так призови меня и награди!Твой баловень, обласканный тобою,утешусь, прислонясь к твоей груди,умоюсь твоей стужей голубою. Дай стать на цыпочки в твоем лесу,на том конце замедленного жестанайти листву, и поднести к лицу,и ощутить сиротство, как блаженство. Даруй мне тишь твоих библиотек,твоих концертов строгие мотивы,и — мудрая — я позабуду тех,кто умерли или доселе живы. И я познаю мудрость и печаль,свой тайный смысл доверят мне предметы.Природа, прислонясь к моим плечам,объявит свои детские секреты. И вот тогда — из слёз, из темноты,из бедного невежества былогодрузей моих прекрасные чертыпоявятся и растворятся снова.1959

К 130-летию Владимира Маяковского: в этом выпуске Лев Оборин обсуждает с профессором Висконсинского университета в Мэдисоне Кириллом Осповатом «Наш марш» — первое стихотворение, написанное Маяковским после Октябрьской революции. Опубликованное в начале 1918 года, оно начинает серию стихотворений, посвящённых разрушению старого мира и построению нового, утверждению коллективного чувства и отрицанию мещанства. Сам поэт считал это стихотворение большой удачей, но оно осталось непонятным для многих — от рядовых читателей до Ленина, о чьей реакции на «Наш марш» существуют колоритные воспоминания. Что такое революционная поэтика по Маяковскому, почему в стихотворении футуриста-урбаниста так много природных образов, как поэт работает с религиозными образами и темой голоса?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана ЦепкалоВладимир Маяковский«Наш марш» Бейте в площади бунтов топот!Выше, гордых голов гряда!Мы разливом второго потопаперемоем миров города. Дней бык пег.Медленна лет арба.Наш бог бег.Сердце наш барабан. Есть ли наших золот небесней?Нас ли сжалит пули оса?Наше оружие — наши песни.Наше золото — звенящие голоса. Зеленью ляг, луг,выстели дно дням.Радуга, дай дуглет быстролётным коням. Видите, скушно звезд небу!Без него наши песни вьем.Эй, Большая Медведица! требуй,чтоб на небо нас взяли живьем. Радости пей! Пой!В жилах весна разлита.Сердце, бей бой!Грудь наша — медь литавр.1917

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин разговаривает с филологом, профессором университета Торонто Татьяной Смоляровой о «первом великом стихотворении» Гавриила Державина — оде «На смерть князя Мещерского». Как Державин перешёл от торжественной пиндарической оды к более частной горацианской, почему во всей его поэзии присутствует мотив неотвратимости смерти, кем был князь Мещерский, чья внезапная кончина стала поводом для сочинения великой оды?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана ЦепкалоГавриил Державин«На смерть князя Мещерского» Глагол времён! металла звон!Твой страшный глас меня смущает;Зовёт меня, зовёт твой стон,Зовёт — и к гробу приближает.Едва увидел я сей свет,Уже зубами смерть скрежещет,Как молнией косою блещет,И дни мои, как злак, сечет.Ничто от роковых когтей,Никая тварь не убегает;Монарх и узник — снедь червей,Гробницы злость стихий снедает;Зияет время славу стерть:Как в море льются быстры воды,Так в вечность льются дни и годы;Глотает царства алчна смерть.Скользим мы бездны на краю,В которую стремглав свалимся;Приемлем с жизнью смерть свою,На то, чтоб умереть, родимся.Без жалости всё смерть разит:И звезды ею сокрушатся,И солнцы ею потуша́тся,И всем мирам она грозит.Не мнит лишь смертный умиратьИ быть себя он вечным чает;Приходит смерть к нему, как тать,И жизнь внезапу похищает.Увы! где меньше страха нам,Там может смерть постичь скорее;Её и громы не быстрееСлетают к гордым вышинам.Сын роскоши, прохлад и нег,Куда, Мещерской! ты сокрылся?Оставил ты сей жизни брег,К брегам ты мёртвых удалился;Здесь персть твоя, а духа нет.Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаемМы только плачем и взываем:«О, горе нам, рождённым в свет!»Утехи, радость и любовьГде купно с здравием блистали,У всех там цепенеет кровьИ дух мятется от печали.Где стол был яств, там гроб стоит;Где пиршеств раздавались лики,Надгробные там воют клики,И бледна смерть на всех глядит.Глядит на всех — и на царей,Кому в державу тесны миры;Глядит на пышных богачей,Что в злате и сребре кумиры;Глядит на прелесть и красы,Глядит на разум возвышенный,Глядит на силы дерзновенныИ точит лезвие косы.Смерть, трепет естества и страх!Мы — гордость с бедностью совместна;Сегодня бог, а завтра прах;Сегодня льстит надежда лестна,А завтра: где ты, человек?Едва часы протечь успели,Хаоса в бездну улетели,И весь, как сон, прошёл твой век.Как сон, как сладкая мечта,Исчезла и моя уж младость;Не сильно нежит красота,Не столько восхищает радость,Не столько легкомыслен ум,Не столько я благополучен;Желанием честе́й размучен,Зовёт, я слышу, славы шум.Но так и мужество пройдётИ вместе к славе с ним стремленье;Богатств стяжание минёт,И в сердце всех страстей волненьеПрейдёт, прейдёт в чреду свою.Подите счастьи прочь возможны,Вы все премены здесь и ложны:Я в две́рях вечности стою.Сей день, иль завтра умереть,Перфильев! должно нам конечно, —Почто ж терзаться и скорбеть,Что смертный друг твой жил не вечно?Жизнь есть небес мгновенный дар;Устрой её себе к покоюИ с чистою твоей душоюБлагословляй судеб удар.1779

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Олегом Лекмановым знаменитое стихотворение поэта, близкого к кругу ОБЭРИУ. Что это был за советский ритуал — перемена фамилии, о которой следовало сообщить в газету, и как чтение газет вообще помогало обэриутам в их работе? Почему в стихотворении вслед за переменой фамилии полностью меняется и сам герой? Трагедия перед нами или фарс, и зачем в «Перемене фамилии» нарочито графоманские приёмы — может быть, Олейников, который славился ядовитым юмором, просто издевается над читателем?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана ЦепкалоНиколай Олейников«Перемена фамилии» Пойду я в контору «Известий»,Внесу восемнадцать рублейИ там навсегда распрощаюсьС фамилией прежней моей.  Козловым я был Александром,А больше им быть не хочу.Зовите Орловым Никандром,За это я деньги плачу.  Быть может, с фамилией новойСудьба моя станет иной,И жизнь потечет по-иному,Когда я вернуся домой.  Собака при виде меня не залает,А только замашет хвостом,И в жакте меня обласкаетСердитый подлец управдом...……………Свершилось! Уже не Козлов я!Меня называть Александром нельзя.Меня поздравляют, желают здоровьяРодные мои и друзья.  Но что это значит? ОткудаНа мне этот синий пиджак?Зачем на подносе чужая посуда?В бутылке зачем вместо водки коньяк?  Я в зеркало глянул стенное,И в нём отразилось чужое лицо.Я видел лицо негодяя,Волос напомаженный ряд,Печальные тусклые очи,Холодный уверенный взгляд.  Тогда я ощупал себя, свои руки,Я зубы свои сосчитал,Потрогал суконные брюки —И сам я себя не узнал.  Я крикнуть хотел — и не крикнул.Заплакать хотел — и не смог.«Привыкну, — сказал я, — привыкну!» —Однако привыкнуть не мог.  Меня окружали привычные вещи,И все их значения были зловещи.Тоска моё сердце сжимала,И мне же моя же нога угрожала.  Я шутки шутил! Оказалось,Нельзя было этим шутить.Сознанье моё разрывалось,И мне не хотелося жить.  Я черного яду купил в магазине,В карман положил пузырёк.Я вышел оттуда шатаясь,Ко лбу прижимая платок.  С последним коротким сигналомПробьет мой двенадцатый час.Орлова не стало. Козлова не стало.Друзья, помолитесь за нас!1934

В этом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с поэтом и филологом Антоном Азаренковым одно из самых известных стихотворений Ольги Седаковой: посвящённое философу Франсуа Федье, это стихотворение может существовать на разных уровнях прочтения. От описания знаменитой скульптуры ангела на фасаде Реймсского собора мы переходим к разговору о том, какими ангелы предстают перед людьми в библейской, христианской, поэтической традициях, как можно сопоставить стихи Седаковой с поэзией Пушкина и Данте, как в «Ангеле Реймса» соотносятся монолог и диалог — и, наконец, можно ли определить, что такое обещанное ангелом невероятное счастье?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана Цепкало Ольга Седакова«Ангел Реймса» Франсуа ФедьеТы готов? —улыбается этот ангел —я спрашиваю, хотя знаю,что ты несомненно готов:ведь я говорю не кому-нибудь,а тебе, человеку, чьё сердце не переживет изменыземному твоему Королю,которого здесь всенародно венчали,и другому Владыке,Царю Небес, нашему Агнцу,умирающему в надежде,что ты меня снова услышишь;снова и снова,как каждый вечеримя моё вызванивают колоколамиздесь, в земле превосходной пшеницыи светлого винограда,и колос и гроздьвбирают мой звук — но всё-таки,в этом розовом искрошенном камне,поднимая руку,отбитую на мировой войне,всё-таки позволь мне напомнить:ты готов?к мору, гладу, трусу, пожару,нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу?Всё это, несомненно, важно, но я не об этом.Нет, я не об этом обязан напомнить.Не за этим меня посылали.Я говорю:тыготовк невероятному счастью?2003

В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин разговаривает с поэтом, филологом, критиком Данилой Давыдовым о Ксении Некрасовой и одном из её знаковых стихотворений. Мы пробуем разобраться в мифе о «блаженной», «юродивой» Некрасовой, говорим о её поэтическом становлении, о сложности её ритмики, о космизме, наиве и аутсайдерстве в её текстах, о посвящённых ей стихах Слуцкого и Евтушенко. И ещё — о том, почему восхитительно живые и рельефные растения вокруг неродного дома для неё всегда остаются ближе, чем асфальт и бетон неродного города.Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана Цепкало ***Дом, в котором я живу, —полутерем,полудом.И ступень одним концомпогрузилась в прах времён.На ступени меж расселинфиолетовый лишайник.И растет вокруг поляна,и колодец между трав.Звёздным небом у колодцабочки полные стоят. А яприезжаю из Москвыусталая.Никак не привыкнук бетонам,асфальтам.А здесь под ногамии стебли и травы.По скошенным травамшла я недавнои вдруг разглядела,до этого разабыла как слепаяи мимо ходила.А кто-тодо страшности щедрыйполотна созданий оставил:одуванчика лист,мысообразный и бледно-зелёный,лежал на трёхлистникетемно-зелёного клевера.И от дикой морковиперисто-хрупкие листьячуть колыхалисьна фоне жёлто-огнистой ромашки. [конец 1930-х?]

К 160-летию Фёдора Сологуба: в этом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с филологом Маргаритой Павловой одно из знаковых стихотворений поэта. Откуда у Сологуба взялась завороженность смертью, заставлявшая его вновь и вновь обращаться к разным граням этой темы? Как в стихах и прозе Сологуба действуют дети — живые и умершие, и как это связано с детством самого поэта? Правы ли критики, считавшие, что сологубовские рифмы слишком безыскусны?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана Цепкало ***Живы дети, только дети, —Мы мертвы, давно мертвы.Смерть шатается на светеИ махает, словно плетью,Уплетённой туго сетьюВозле каждой головы. Хоть и даст она отсрочку —Год, неделю или ночь,Но поставит всё же точкуИ укатит в черной тачке,Сотрясая в дикой скачке,Из земного мира прочь. Торопись дышать сильнее,Жди — придёт и твой черёд.Задыхайся, цепенея,Леденея перед нею.Срок пройдёт — подставишь шею,—Ночь, неделя или год.1897 или 1907

В январе вышел альбом «После России» — трибьют современных российских музыкантов поэтам «незамеченного поколения» — молодым авторам первой волны русской эмиграции. В этом выпуске «Между строк» Лев Оборин говорит с продюсером этого альбома, режиссёром Ромой Либеровым, о стихотворении Бориса Поплавского «Флаги» (на альбоме песню на это стихотворение исполнила группа Tequilajazzz). Почему те, кто пишет о Поплавском, всегда говорят о его поэтической генеалогии, что означает у него образ флага, как тема присутствия смерти за карнавалом жизни рифмуется с судьбой поэта?Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана ЦепкалоБорис Поплавский«Флаги» В летний день над белым тротуаром Фонари висели из бумаги. Трубный голос шамкал над бульваром, На больших шестах мечтали флаги. Им казалось море близко где-то, И по ним волна жары бежала,Воздух спал, не видя снов как Лета, Всех нас флагов осеняла жалость. Им являлся остов корабельный, Чёрный дым что отлетает нежно, И молитва над волной безбрежной Корабельной музыки в сочельник. Быстрый взлет на мачту в океане, Шум салютов, крик матросов чёрных, И огромный спуск над якорями В час паденья тела в ткани скорбной. Первым блещет флаг над горизонтом И под вспышки пушек бодро вьется И последним тонет средь обломков И ещё крылом о воду бьется. Как душа, что покидает тело, Как любовь моя к Тебе. Ответь! Сколько раз Ты в летний день хотела Завернуться в флаг и умереть.1928

В этом выпуске Лев Оборин обсуждает с поэтом Сергеем Луговиком большое стихотворение Даниила Хармса «Сладострастная торговка» — прекрасный пример эротической лирики, в котором сходятся многие хармсовские мотивы и приёмы. Зачем сладострастная торговка приходит к хирургу: для любовного свидания или у неё в самом деле что-то болит? Почему от откровенных сексуальных сцен Хармс переходит к исполненным метафизической глубины пейзажам — и при чём здесь карты таро? Какие эротические фетиши и стереотипы можно встретить в его произведениях — и что вообще такое обэриутская эротика Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана ЦепкалоДаниил Хармс«Сладострастная торговка»  Одна красивая торговкас цветком в косе, в расцвете лет,походкой лёгкой, гибко, ловковошла к хирургу в кабинет.Хирург с торговки скинул платье;увидя женские красы,он заключил её в объятьяи засмеялся сквозь усы.Его жена, Мария Львовна,вбежала с криком «Караул!»,и через полминуты ровнохирурга в череп ранил стул.Тогда торговка, в голом виде,свой организм прикрыв рукой,сказала вслух: «К такой обидея не привыкла…» Но какойбыл дальше смысл её речей,мы слышать это не могли,журчало время как ручей,темнело небо. И вдалиуже туманы шевелилисьнад сыном лет — простором степии в миг дожди проворно лились,ломая гор стальные цепи.Хирург сидел в своей качалке,кусая ногти от досады.Его жены волос мочалкиторчали грозно из засады,и два блестящих глазаего просверливали взглядом;и, душу в день четыре разаобдав сомненья черным ядом,гасили в сердце страсти.Сидел хирург уныл,и половых приборов частивисели вниз, утратив прежний пыл.А ты, прекрасная торговка,блестя по-прежнему красой,ковра касаясь утром ловкосвоею ножкою босой,стоишь у зеркала нагая.А квартирант, подкравшись к двери,увидеть в щель предполагаятвой организм, стоит. И зверив его груди рычат проснувшись,а ты, за ленточкой нагнувшись,нарочно медлишь распрямиться.У квартиранта сердце битьсяперестает. Его подпорки,в носки обутые, трясутся;колени бьют в дверные створки;а мысли бешено несутся;и гаснет в небе солнца луч.и над землёй сгущенье тучсвою работу совершает.И гром большую колокольнюс ужасным треском сокрушает.И главный колокол разбит.А ты, несчастный, жертва страсти,глядишь в замок. Прекрасен вид!И половых приборов частинагой торговки блещут влагой.И ты, наполнив грудь отвагой,вбегаешь в комнату с храпеньемв носках бежишь и с нетерпеньемрукой прорешку открываешьи вместо речи — страшно лаешь.Торговка ножки растворила,ты на торговку быстро влез,в твоей груди клокочет сила,твоим ребром играет бес.В твоих глазах летают мухи,в ушах звенит орган любви,и нежных ласк младые духииграют в мяч в твоей крови.И в растворенное окошко,расправив плащ, влетает ночь.и сквозь окно большая кошка,поднявши хвост, уходит прочь.1933

По случаю выхода в издательстве Corpus тома поэм Владимира Набокова (среди них есть и впервые публикуемые!) Лев Оборин решил поговорить с составителем этой книги набоковедом Андреем Бабиковым об одном из поздних набоковских стихотворений — «С серого севера». Написанное после того, как Набокову прислали фотографии усадьбы Рождествено, в которой он провёл свою молодость и которую был вынужден покинуть из-за эмиграции, это короткое стихотворение собирает в себе многие мотивы его творчества: ностальгию по детству и родным местам; восприятие России, превратившейся в Советский Союз; устройство человеческой памяти.Над выпуском работали:Ведущий — Лев ОборинМонтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»Музыка — Сергей ДмитриевДизайн — Светлана Цепкало Владимир Набоков«С серого севера» С серого северавот пришли эти снимки. Жизнь успела не всепогасить недоимки.Знакомое деревовырастает из дымки. Вот на Лугу шоссе.Дом с колоннами. Оредежь.Отовсюду почтимне к себе до сих пор ещёудалось бы пройти. Так, бывало, купальщикамна приморском пескеприносится мальчикомкое-что в кулачке. Всё, от камушка этогос каймой фиолетовойдо стёклышка матово-зеленоватого,он приносит торжественно. Вот это Батово.Вот это Рожествено.1967